иннокентию всеволодовичу


когда я прилетел, раджу, я решил: эти люди живут как боги
сказочные пустые аэропорты, невиданные дороги

целое стекло в окне и фаянсовый унитаз даже в самой простой квартире
счастливы живущие здесь, сказал, как немногие в этом мире

парки их необъятны, раджу, дома у них монолитны
но никто из их обитателей не поет по утрам ни мантры,
ни киртана, ни молитвы

вроде бы никто из них не лентяй, ни один из них не бездельник -
но они ничего не делают, кроме денег:

кроме денег и денег, раджу, как будто они едят их:
только пачки купюр рекламируют на плакатах

представляешь, раджу, ни грязи, ни нищеты, но вот если большая трасса -
то во всю длину вдоль нее щиты, на которых деньги и даже - груды сырого мяса

кроме денег, раджу, как будто чтобы надеть их:
нанимают чужих людей, чтоб заботились об их детях

кроме денег, раджу, но как попадется навстречу нищий или калека -
так глядят, будто он недостоин имени человека

кроме денег, но не для того, раджу, чтоб жене купить на базаре
дорогих украшений или расшитых сари

а пойти и сдать в банк, и соседям служить примером -
и ходить только в сером, и жена чтоб ходила в сером

женщины их холёны, среди старух почти нет колченогих, дряблых
но никто из мужчин не поет для них,
не играет для них на таблах

дети их не умирают от скверной воды, от заразы в сезон дождей или черной пыли,
только я не видел, чтоб они бога благодарили

старики их живут одни, когда их душа покидает тело -
часто не находят ничьей, чтобы проводить ее захотела

самое смешное, раджу, что они нас с тобой жалели:
вы там детям на хлеб наскребаете еле-еле,

спите на циновке, ни разу не были ни в театре, ни на концерте -
люди, что друг другу по телефону желают смерти

я прожил среди них пять дней и сбежал на шестые сутки -
я всерьез опасался, что навсегда поврежусь в рассудке

и моя сангита аж всплеснула руками, как меня увидала:
принесла мне горячих роти и плошку дала

что с тобой, говорит, ты страшнее ракшаса, бледнее всякого европейца,
я аж разрыдался, раджу, надо ж было такого ужаса натерпеться




ВП

смерть, как всё, чего ты ещё не пробовал, страшно лакома:
спать не можешь от мысли, как же она там, как она -
ходит над тобой между облаками, или рядом щёлкает каблуками,
или нарастает в тебе комками?

а наступит - так просто аэропорт, на табло неведомые каракули.
непонятно, чего они все так плакали.
да не озирайся, ты своего не пропустишь рейса.
посиди, посмотри, погрейся.

голова полна детского неба, розовеющего едва.
наблюдаешь, как боль, утратив свои права,
вынимается прочь из тела, словно из тесного рукава.

хорошо через сто лет вернуться домой с войны,
обнаружить, что море слушается луны, травы зелены,
и что как ты ни бился с миром, всё устояло,
кроме разве что сердца матери,
выцветшего от страха до белизны

И ещё одно стихотворение, которое я украла у Наташи из заметок, но пока не гуглила автора. Что-то в нем есть хорошее, хотя не смогу сказать, что нравится. Итак:


кто этот человек, который прикидывается больным и прогуливает работу

который ворует орехи в магазине, который раньше пил и теперь не пьет водку

принимает душ, нарезает салат и ныряет в пилотку, теряя ощущение земли под ногами

все его мысли и чувства понимаю все хуже и хуже с годами


на каждый день недели у него есть олимпийка или как он говорит гоповка

он называет это стилем, отточенным годами, еще джинсы-узкачи нескольких цветов,

печется даже о модели трусов, говорит, когда настанет пиздец, хочет выглядеть стильно

кто этот стареющий подросток, скопировавший стиль из британского фильма


обувает кеды, выходит на улицу, куда-то едет в метро, делает громче музыку в плеере

ему приятно и страшно, и кажется, все вот-вот рухнет, что мир на пределе

он боится людей, а я боюсь его видеть в зеркале, чужие волосы, глаза, эта бледная кожа

как случилось, что я стал именно им, ведь мы с ним совсем не похожи


Кем я был и в кого превратился? На всю жизнь нам дано только местоимение.

Врожденное чувство своей избранности я потерял в прошествии времени.

Стало сложно отождествлять себя с тем парнем из диафильмов воспоминаний.

Каждый день новая реинкарнация. на каком суку висит мой близнец вчерашний?


Повсюду искать доказательства своего бытия, по песчинкам его собирать…

Если я не бессмертен – это глупый розыгрыш, если бессмертен, к чему этот маскарад?

Я устал разговаривать с чужими друзьями чужим ртом на чужом языке,

Хочу быть деревом, стоять там, где не достанут топоры людей, на одной ноге.


Сыпать с обрыва багровыми листьями, птицам приютом быть, ждать молнии.

Себя найти не дано – можно найти себе место, обозначить границы условные.

Быть хоть кем-то, став одним целым с одеждой, раствориться в беседах праздных,

Всю свою жизнь я пытаюсь быть деревом в тощем теле человекообразного.

Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.

Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.

За твоею спиной умолкает в кустах беготня.

Мне пора уходить. Ты останешься после меня.

До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.

Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.

Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.

Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.


Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.

Все равно я сюда никогда не приду умирать,

Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.

Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.

Человек — это шар, а душа — это нить, говоришь.

В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.

Отпустить — говоришь — вознестись над зеленой листвой.

Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.


Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,

изобилье минут вдалеке на больничных часах.

Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.

Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.

Посвящаю свободе одиночество возле стены.

Завещаю стене стук шагов посреди тишины.

Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша:

завещаю тебе навсегда обуздать малыша.


Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.

Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.

Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,

не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.

Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.

Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.

Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.

Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.


Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.

Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.

Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:

Эй, малыш! — и тотчас по пространствам пустым полечу.

Ты права: нужно что-то иметь за спиной.

Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной

не безгласный агент с голубиным плащом на плече,

не душа и не плоть — только тень на твоем кирпиче.


Изолятор тоски — или просто движенье вперед.

Надзиратель любви — или просто мой русский народ.

Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.

Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить.

За тобою тюрьма. А за мною — лишь тень на тебе.

Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе.

Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.

Сохрани мою тень.

(с) Бродский




Читаю и вспоминаю его "только плакать и петь, только плакать и петь, только жить".

В последнее время начинаю замечать, что мои чисто коммерческие работы, нацеленные на то, чтобы стрясти с кого-то одобрение, получают больше внимания и признания, чем то, что я делаю для души.
Смешные штуки, написанные на коленке, люди уносят к себе в загашники дневников и перечитывают, а работы, в которых я выворачиваюсь нутром, никто, в основном, не читает. Это немного грустно.
С другой стороны - пора бы это умение монетизировать и прочитать вообще пару книжек о написании коммерческого текста, это может быть полезно.